Лет до 25 я отчаянно старался быть гетеросексуалом. «Мало ли, какие там сцены с парнями рисует моя сексуальная фантазия, когда я мастурбирую, у меня должна быть нормальная семья с женой и детьми,» - убеждал я себя. И был я в своих глаза крайне убедительным, а потому вопрос о каминг-ауте не стоял.
Однако в 25 лет я впервые влюбился в парня. Влюбился так, что крыша уехала вместе с рассуждениями о «нормальной семье». Самопринятие было болезненным, и, если бы не поддержка друзей, я бы не справился. Но помимо друзей есть еще родители, с которыми у меня всегда была сильная связь и довольно открытые отношения. Сильная привязанность к родителям, с одной стороны, требовала признаться, с другой, делала это признание крайне непростым:
а что если они не будут меня любить?
В итоге, я все же решился. Случилось это вечером. Мы втроем по казахстанской традиции беседовали за долгим чаем. В углу комнаты тихо бубнил телевизор. Показывали шоу «Детектор лжи». Ведущий задавал самые откровенные и провокационные вопросы, а участники открывали зрителям грязные тайны своей жизни, получая за это деньги. Перед началом игры отвечающего подключали к детектору, который в случае ложного ответа подавал сигнал. После этого участник или участница покидали шоу без денег, волоча за собой свои пыльные скелеты.
Кто-то из родителей в паузе между разговорами и мирным прихлебыванием чая спросил меня, в чем смысл происходящего в телевизоре. Я объяснил правила, а потом добавил: «Я бы в таком шоу участвовать не стал, потому что у меня есть такие секреты, узнав которые, от меня отвернется вся родня и половина друзей». Фраза безусловно провокативная, но говоря ее, я не знал, как дальше закрутится разговор. Услышав это, мама сказала: «Сын, ну откуда у тебя взялись ТАКИЕ тайны?». А потом задумалась на мгновение и с улыбкой добавила: «Сын, ты что голубой?». От неожиданности я начал что-то такое мямлить о том, что я не понимаю, о чем она говорит. Тогда мама прямо посмотрела на меня и спокойно, серьезно спросила:
Ты гей?
Я сознался. Папа, который в этот момент налил себе уж которую по счету литровую кружку чая, услышав мое признание, залпом осушил бокал, молча вышел из-за стола и лег на диван, как-то по-покойницки сложив руки и ноги. Реакция мамы была иной, она тут же заверила меня в том, что несмотря ни на что, я их сын, и они меня любят.
Потом: в этот день, на следующий день, через неделю, через месяц, через годы и через несколько лет было еще много разговоров с родителями. Разговоры эти были разными: иногда истеричными, иногда спокойными. Прошло уже семь лет, а я все еще не могу сказать, что мои родители до конца поняли и приняли меня. Но это и не важно. Возможно, отношения родителей и детей вообще не подразумевают полного понимания и принятия. Важно другое – родители совершенно точно понимают, кто я, и я могу не врать им, а жить честно.