Я пишу эту статью в очень сложное время. Мне кажется, сейчас как никогда важно говорить о надежде.
Эта статья основана на результатах моего исследования, сделанного как часть моей докторской диссертации по психотерапии в Эдинбургском Университете, Шотландия. Это исследование заняло много лет и далось мне непросто. Причин тому много. Одна из них - это то, что исследование относится к «категории высокого риска», ведь оно основано на глубинных интервью с одиннадцатью людьми, которые идентифицируют себя как ЛГБТ и живут в Казахстане. Это значит, что при планировании и проведении исследования, а также при обработке полученных данных, нужно было обеспечить анонимность, а значит, и безопасность участников и участниц.
Главной целью исследования было узнать о каждодневной жизни ЛГБТ-людей в Казахстане. Почему такой фокус? Когда я начала интересоваться темой жизни ЛГБТ-людей в Казахстане, в первую очередь меня поразило отсутствие академических исследований в это области. Существующие публикации в основном фокусируются на ВИЧ среди МСМ (мужчин, имеющих секс с мужчинами) и основались на вторичных данных (например, Buelow, 2012; Latypov, Rhodes and Reynolds, 2013). В то же время, фокус существующих докладов неправительственных организаций направлен на нарушения прав ЛГБТ-людей в Казахстане, при этом мало внимания уделяется тому, как люди живут, работают, строят семьи и так далее (например, Vanner, 2009; Article19, 2015; Human Rights Watch, 2015; Alma-TQ, 2016; Kazakhstan Feminist Initiative ‘Feminita’, 2018). Мне как психологу и психотерапевту интересны каждодневные проявления людей, и как эти проявления, в свою очередь, отражают нарративы общества в целом.
Результаты моего исследования многогранны: начиная от влияния советских ценностей на жизнь ЛГБТ в Казахстане, регулирования жизней ЛГБТ-людей в семье и на работе, и до влияния определенных ценностей общества на ментальное здоровье и суицидальность среди ЛГБТ-казахстанцев.
В этой статье я хотела остановиться на одном из ключевых результатов моей работы: о том, как ЛГБТ-сообщество не просто выживает в Казахстане, но и живет полноценной жизнью, проявляя креативность и автономию в среде, где отсутствует защищённость, и где гомофобия существует на системном уровне.
Участники моего исследования описывали, как они сохраняют отношения с семьей и одновременно ведут активистскую деятельность. Например, Болат (все имена в этой статье изменены по понятным причинам), который идентифицирует себя как цисгендерный гомосексуальный мужчина, ограничивает контент, который может видеть его семья в социальных сетях. Болат осторожно и осознанно курирует самопрезентацию онлайн, тем самым сохраняя мир с родными ему людьми.
Некоторые участники и участницы рассказали, что хотя их родители знают, в семье предпочитают не говорить про сексуальность, придерживаясь принципа “не спрашивай, не говори”. Саша и Анна предпочитают не называть в слух свои отношения. Мама Анны знает о многих предыдущих отношениях, а отец шутит, когда Саша предлагает выпить “за семью”, спрашивая: “За какую семью мы будем пить?”. Получается, это “открытый секрет/мнимая тайна”, и кажется, что все стороны принимают осознанное решение сохранять молчание. Здесь нужно упомянуть тенденцию, особенно в западной литературе, считать каминг-аут благом, которое позитивно влияет на благополучие ЛГБТ-людей. Такой подход слишком упрощает взгляд на жизнь многих участников и участниц моего исследования. Для них каминг-аут может означать потерю семьи, работы и друзей. Таким образом, именно «осознанная тишина» и является проявлением выбора для всех сторон.
Я наблюдала автономию и выбор не только со стороны участников и участниц моего исследования, но и со стороны некоторых семей, которые вопреки ожиданиям и доминантным нарративам общества принимали своих ЛГБТ-детей. Например, когда Зарина рассказала своей маме о том, что она бисексуалка, мама ей сделала ответный каминг-аут.
Меня особенно тронула история Екатерины, которая идентифицирует себя как трансгендерная женщина. Для Екатерины, как и для многих других участников и участниц моего исследования, каминг-аут в семье был одним из самых волнительных и страшных моментов их жизни. Многие особенно боятся делать каминг-аут старшему поколению. Екатерина рассказала мне, как она сделала каминг-аут своей бабушке. Ее бабушка до сих пор иногда называет ее “мертвым именем”. Екатерина объясняет: “Она просто так привыкла, и это мне не причиняет боли”. Для Екатерины одним из самых значимых моментов был день, когда ее бабушка назвала ее правильным именем. Мы обе плакали, когда она вспоминала этот момент, и я заметила, как сильно меня удивило, что бабушка Екатерины ее приняла. А ведь мое удивление говорит о моих собственных скрытых убеждениях и предубеждениях.
На работе участники моего исследования часто используют ряд историй-отговорок, если им задают такие вопросы по поводу замужества/женитьбы. Например, Анна использует стандартные ответы, такие как “я официально не замужем, но у меня есть отношения”. Для нее проще “жить на грани правды”, поэтому она пытается давать ответы максимально приближенные к правде. Анна играет с гетеронормативными предположениями людей. Так же Мирас, идентифицирующий себя как цисгендерный мужчина гей, предпочитает “вписываться” в ожидания и на работе не привлекать внимания манерами речи или одеждой. Другой участник моего исследования, который идентифицирует себя как цисгендерный гомосексуальный мужчина – Амир в прошлом предпочитал чертить четкую границу между личной жизнью и работой.
Для большинства участников моего исследования (9 из 11 идентифицировали себя как активисты/ки) быть частью сообщества и быть активистом/кой – является одним из самых важных методов борьбы со стигмой в отношении ЛГБТ. Для кого-то активизм являлся способом нахождения себя и своего сообщества. Для других, активизм – способ поддержать следующее поколение ЛГБТ в Казахстане и дать им то, чего не было у тех, кто рос в 90-е.
В реальности каждый/ая из участников/иц моего исследования практиковал/а ту или иную форму активизма в каждодневной жизни: отказываясь жениться/ выходить замуж, ставя свою трансгендерную идентичность в заголовок резюме, или играя свадьбу со своим партнером в стране, где невозможно заключить однополый брак.
Возможно, вы читаете эту статью и думаете: “Окей, я вижу, что люди находят возможности жить и у некоторых даже есть позитивный опыт, но при чем тут надежда?”. Тут я хочу процитировать одну из моих любимых писательниц Ребекку Солнит (в моем вольном переводе):
“Важно сказать, что надежда - это не есть вера в то, что все было, есть или будет в порядке. Вокруг нас повсюду доказательства колоссальных разрушений и страданий. Надежда, которая интересует меня, относится к перспективам с определенными возможностями, которые взывают к нам или требуют нашего действия. И это не позитивный нарратив “все будет хорошо”, хотя, возможно, он тоже противопоставлен нарративу, что “все будет хуже”. Это можно описать как сложность и неизвестность с просветом. “Критическое мышление без надежды - это цинизм, а надежда без критического мышления - это наивность”, - пишет болгарская писательница Мария Попова. И Патрис Куллорс, одна из основательниц Black Lives Matter, на ранних стадиях описывала миссию движения так: “Дать надежду и вдохновение к коллективному действию, чтобы построить коллективную силу, чтобы достигнуть трансформаций, и пусть они растут из горечи и гнева, но они направлены к видению и мечтам”. Это доказательство того, что горечь и надежда могут сосуществовать”. (Ребекка Солнит, “Надежда в Темноте”)
И я думаю, что сейчас такое сосуществование горечи и надежды особенно важно. В заключении, я приглашаю вас прочитать мою диссертацию, которая находится в открытом доступе. Я особенно благодарю участников и участниц исследования и всех, кто помог мне осуществить этот проект.
От Редакции: диссертацию Марии Левитанус на английском языке Regulation and Negotiation of Queer Subjectivities in post Soviet Kazakhstan можно скачать на сайте The University of Edinburgh или у нас на сайте в разделе Библиотека в Библиографии исследований.
Список упоминаемой в статье литературы
Buelow, S. (2012) ‘Locating Kazakhstan: The role of LGBT voices in the Asia/Europe debate', Lambda Nordica, 4, pp. 99–125.
Latypov, A., Rhodes, T. and Reynolds, L. (2013) Prohibition, stigma and violence against men who have sex with men: effects on HIV in Central Asia
Vanner, S. (2009) Unacknowledged and Unprotected: Lesbian, Gay, Bisexual and Transgender People in Kazakhstan
Article19 (2015) “Don’t Provoke, Don’t Challenge” The Censorship and Self-Censorship of the LGBT Community in Kazakhstan
Alma-TQ (2016) Violations by Kazakhstan of the Right of Transgender Persons to Legal Recognition of Gender Identity.
Kazakhstan Feminist Initiative ‘Feminita’ (2018) Situation of lesbian, bisexual and transgender women in Kazakhstan: Alternative report on implementation of the International Covenant on economic, social and cultural rights.